Танатос - Страница 36

В течение нескольких часов они прослушали с добрый десяток оркестров. Ей особенно запомнилось трио, в котором играли потомки индейцев, что для Кубы большая редкость по нынешним временам. Эта группа исполняла только мексиканские болеро. Двое певцов, один игравший также на контрабасе, другой — на маракасах, чертами лица были вылитые индейцы. И, как отметила актриса, их голоса звучали незабываемо. У кубинцев голос с металлическим оттенком, страстный, а голоса этих людей с примесью индейской крови выражали только грусть. «Когда Язаки ласкал меня, наглотавшись наркотиков, — говорила актриса, — он никогда не слушал кубинцев. В эти минуты он предпочитал бразильскую музыку или джаз».

После этого многочасового прослушивания они с Язаки вернулись в Тринидад, где наконец встретились с Изабеллой. Дом певицы располагался на склоне холма. Уже было совсем темно. Дверь открыла девушка, представившаяся ее дочерью, которая объяснила, что в это время Изабеллу можно найти в парке неподалеку. Тогда они решили выйти из машины и прогуляться туда пешком. Их путь лежал через переулок, смахивавший на грунтовую дорогу, проходивший перпендикулярно склону холма. Ни в доме Изабеллы, ни в самом парке не оказалось ни единого фонаря. Улица освещалась только светом, льющимся из редких окон. Наполовину разрушенные дома в средневековом стиле, напоминавшие постройки Флоренции или Венеции, были окружены где желтоватым, а где голубоватым сиянием. Когда глаза привыкли к темноте, путникам показалось, что весь город был погружен в мечтательную истому. Дома так тесно подступали к дороге с обеих сторон, что был виден лишь небольшой клочок ночного неба. В этом небесном прямоугольнике проплывали вытянутые белесоватые облака. Актрисе показалось, что вот-вот пойдет дождь.

«Здесь, — говорил Язаки, — и только здесь можно почувствовать близость ночи. В южных странах ночь обычно мягкая. На севере ночи жесткие, колючие. Но здесь — совсем другое дело. Конечно, немалую роль играют все эти огни, теплые и холодные одновременно. Но все равно здесь чувствуется, что ночь живая. И пока мы шагаем, ночь касается нас своими пальцами. Иногда я спрашиваю сам себя, сколько же раз в жизни можно почувствовать, что и жизнь тоже живая».

Парк напоминал внутренности какого-то животного. Темный, влажный, наполненный одуряющими и чувственными запахами. Казалось, там царил первозданный хаос: на земле валялись перезрелые плоды; в кустах — полуразложившиеся трупики мелких животных; разбитая бутылка, из которой вытекло и пропитало все вокруг ее содержимое, судя по всему ром или водка; известковый песок, состоящий из раскрошенных панцирей моллюсков; рои насекомых, спешивших совокупиться, пока не начался дождь, прямо в полете; деревья с мясистой корой, дышавшие повинуясь ритму ветра.

Изабелла сидела на скамейке, пьяная. Но, заметив их, она все же поднялась навстречу. Как показалось Рейко, она была скорее похожа на панк-рокера, нежели на поэта, трубадура, исполнительницу народных песен. В руках она держала гитару, на ее носу, несмотря на то что была темная ночь, сверкали солнечные очки. Роста она была высокого, но очень худая, в майке и черных джинсах, на ногах у нее были истрепанные донельзя сандалии. Певица подошла поближе, бормоча что-то насчет того, что, мол, на Кубе нигде не достать струн для гитары. «Но зачем вы пришли сюда? Я ждала вас, но сейчас я, как видите, выпимши». Язаки взял ее за руки и сказал прямо в ухо: «Мы специально прилетели сюда из Японии, чтобы увидеться с вами». Изабелла оттолкнула его, в темноте фальшиво запела струна. Откуда ни возьмись, показалась собака, которая залаяла на нее. Изабелла переложила инструмент в левую руку, схватила освободившейся правой булыжник и метнула его в псину. Камень угодил собаке в голову, она взвизгнула и исчезла в кустарнике. Послышался звук, похожий на щелчок затвора фотоаппарата. Обратив собаку в бегство,

Изабелла приблизилась к актрисе. «Любишь этого типа?» спросила она, показывая подбородком на Язаки. Актриса, не понимавшая по-испански, стояла молча. Язаки перевел. А затем добавил: «Только говори честно. Она чувствует ложь. И если она поймет, что мы ей лжем, то она откажется петь». Вспомнив несколько испанских слов, актриса проговорила: «Да, люблю». При этих словах Изабелла состроила гримасу и начала сердиться. Актриса запаниковала: «Неужели я соврала? Значит, в действительности я не люблю учителя? и она сейчас откажется петь?» Употребляя выражения, которые не понимал даже Язаки, Изабелла стала осыпать их обоих бранью, так что было слышно, наверно, по всему парку. Закончила она со словами: «Дайте выпить, что ли». Язаки тотчас же достал из сумки бутылку «Каррибеап Клаб» — рома семилетней выдержки, сорвал пробку, но для начала исполнил необходимый ритуал, как того требовала сантерия. Дело в том, что когда открываешь новую бутылку, следует выплеснуть несколько капель в качестве приношения божествам, причем если находишься на улице, выплескивать надо на землю, а если в помещении — то в угол. Глядя на эти выкрутасы, Изабелла показала в сторону Язаки пальцем и разразилась ужасным хриплым смехом.

Язаки стоял и смотрел на нее. Актриса говорила, что так он смотрел только на достойных жалости. Она понимала, что Изабелла — женщина и простая, и чистая душой, но, кроме того, еще и сильная. Поэтому она не могла понять, почему Язаки смотрел на нее с таким выражением. Когда он стал укреплять свою видеокамеру на треноге, Изабелла подняла палец к небесам. Луна на мгновение осветила его, а потом снова спряталась в облака. «Скоро пойдет дождь, пойдемте в тот дом», — произнесла она, указывая на здание, стоявшее неподалеку от парка. Было понятно, что это нежилое строение, довольно высокое и импозантное. «Муниципальная библиотека», — пояснила Изабелла.